В поисках утраченного героя - Страница 13

Текст создавался сам собой, а потому вопрос «зачем?» следовало адресовать ему, а не мне — почти безвольному медиуму, инструменту текста, роботу хамсина. Забавно, что, поняв это, я испытал странное облегчение, хотя по идее должен был бы почувствовать себя униженным — ведь как ни крути, человек не любит, когда его столь внаглую используют. Но с другой стороны, самостоятельность, проявляемая текстом, начисто освобождала меня от ответственности. Пусть теперь он, а не я, заботится о таких скучных вещах, как определение жанра и поиски пропавшего героя. Он, а не я. Лелея в душе это благотворное злорадство, я вернулся в постель и немедленно заснул.

4

Утро выдалось превосходным: воздух, до кости промытый дождем и до скрипа протертый солнцем, напоминал чудесную линзу, сквозь которую, как ни посмотри, можно было в деталях различить самые дальние дали и сути. Направляясь к старику Когану, я сделал небольшой крюк, чтобы подойти к тому месту, где начинался спуск в вади, и в который уже раз подивился тому, как быстро происходят в наших краях самые крайние перемены.

Ущелье, которое еще вчера казалось желобом сатанинского аттракциона, дымящимися воротами в ад, представало сегодня невинным футляром для старушечьих очков, выстеленным изнутри зеленым плюшем кустарника, бархоткой свежей листвы и мягкими песчаными языками. Безумный рев и вой ветра, отвратительный скрежет клубящейся пыли сменились звонкой тишиной, нарушаемой лишь грудным курлыканьем диких голубей, посвистом горных зайцев, шорохом осторожных полевок. Кое-где уже виднелись первые цикламены, и внимательный слух мог отчетливо разобрать тонкое позвякивание их нежных фиолетово-кремовых колокольчиков.

У обрыва стояли два армейских хаммера; небрежно одетый пожилой водитель курил, развалясь на капоте. Хрипло вякнула рация, смолкла, затем продолжительно свистнула, словно отвечая рассвистевшимся в ущелье зайцам, и снова смолкла. «Ну да… — вспомнил я. — Ищут Арье Йосефа, как и обещали. В сегодняшнем вади искать — одно удовольствие, не то что вчера. Вагнер говорил — следопытов привлекут. Только вот — какие, на фиг, следы после такого ливня?..»

Потом, когда я уже сидел со стариком Коганом, прилетел вертолет. Он грохотал примерно с полчаса — казалось, над самой крышей, — и это, вкупе с недосыпом, мешало сосредоточиться.

— Вот, — в ответ на вопросительный взгляд старика я пожал плечами и ткнул пальцем вверх, в потолок, — разлетались, черт бы их побрал…

Коган недовольно поднял брови, и мне стало стыдно своей черствости: все-таки человек пропал.

— Ищут, — добавил я. — Арье Йосефа ищут — того, кто к вам вчера шел и не дошел. Вы его хорошо знали? Ээ-э… знаете?

— Ищут… — мрачно повторил старик. — Ищи ветра в поле. Давайте не будем отвлекаться.

Я снова пожал плечами. Ищи ветра в поле? — Странная реакция. И неожиданная — как будто ему известно что-то важное, недоступное другим. Впрочем, мои попытки предсказать или даже просто истолковать ответы старика Когана редко бывали удачными. А некоторые загадки так и вовсе пробуждали во мне нешуточное любопытство — например, брат-близнец, упомянутый вскользь, почти случайно, и тут же вновь испарившийся из рассказа.

После ареста и бесследного исчезновения родителей шестилетнего мальчика взяла к себе подруга матери, известная балерина Гусарова. Старик Коган подробно описывал ее квартиру, прислугу, тогдашний быт вообще, но ни словом не упоминал брата Густава. Воспользовавшись паузой, вызванной шумом от вертолета, я решил прояснить этот вопрос, а заодно и продемонстрировать похвальную заинтересованность.

— Эмиль Иосифович, а что произошло с Густавом, вашим братом?

Старик поперхнулся и метнул на меня быстрый взгляд.

— Откуда вы знаете о брате?

— Ну как же, — удивился я. — Вы сами говорили позавчера, что остались вдвоем в квартире на Адмиралтейском…

Он неуверенно поерзал в кресле, а я удивился еще больше: мне еще никогда не приходилось видеть старика Когана таким смущенным.

— Видите ли, Борис, — произнес он наконец с несвойственным ему выражением крайней задумчивости, — люди вообще мало что помнят из дошкольного детства, особенно если потом жизнь резко меняется в направлении… гм… как бы это определить?..

Старик задумался, так и не найдя нужного слова.

— …наполненности? — осторожно предположил я.

— Что? — Коган вздрогнул, словно вернулся ко мне и к нашей беседе из очень и очень дальнего далека. — Что вы сказали?

Я повторил его фразу со своим дополнением.

— О, да, наполненности, — подтвердил он. — Наполненности. Но это потом. А тогда, ребенком… брат-близнец — это, наверное, как часть тебя самого, как твоя собственная рука, или нога, или кроватка, или соска, или еще что-нибудь такой же степени обыденной важности. Возможно, поэтому его присутствия не замечаешь.

— А его отсутствия?

— Отсутствия… — задумчиво повторил старик Коган. — Видите ли, к Анне Петровне Гусаровой я попал один, без Густава. Тогда-то я, наверное, и обратил внимание на его отсутствие.

— И?..

— И спросил об этом, — старик побарабанил пальцами по столу. — И тетя Аня ответила, что Густава никогда не было. Просто не существовало. Что я придумал его сам. Знаете, дети в таком возрасте часто изобретают себе воображаемых приятелей.

— А! — рассмеялся я. — Теперь все ясно. А я уж было поверил…

— Да-да, — покачал головой старик. — Мне тоже пришлось поверить. В конце концов, мне тогда только-только исполнилось шесть лет. Я был до смерти напуган арестом родителей… вернее, даже не арестом — разве шестилетка понимает, что такое арест? — не арестом, а уводом — грубым, насильственным уводом, похищением, потерей. Это ведь вечный кошмар маленького ребенка — потеряться, лишиться матери и отца, остаться одному. А тут — взяли под руки и увели — бледных, плачущих и несчастных…