В поисках утраченного героя - Страница 28

Из кабинета следователя вышла уже совсем другая Шломин, хотя окружающие заметили это не сразу. Внешне она почти не изменилась, вот только любой разговор отныне так или иначе сводила к собакам. Сначала это вызывало жалость и сострадание, потом стало раздражать. Затем выяснилось, что к собачьей теме сводились и все ее уроки, так что школу пришлось оставить. Впрочем, к тому времени Шломин уже с головой окунулась в новую деятельность: она разъезжала по округе и подбирала бездомных собак — всех, кого ей удавалось найти и поймать. Уже через несколько месяцев участок Майзелей превратился в собачий питомник.

Потом пошли жалобы от соседей. Нелегко жить рядом с десятками собак: постоянный лай, шум, вонь… Поселковое начальство разводило руками: как-никак семья основателей, заслуженные люди, да и обстоятельства такие… — вы уж потерпите, примите во внимание, пожалуйста. Соседи, скрепя сердце, терпели: никто не хотел судиться с богатым Майзелем.

Зато взрослые дочери сбежали от свихнувшейся матери при первой же возможности — благо отец имел достаточно денег, чтобы оплатить квартиры в Тель-Авиве и Петах-Тикве. Беспалый Бенда принимал ставки — сколько выдержит сам Гидон. Победили те, кто ставили на полтора года. Нет, супруги не развелись — Майзель по-прежнему поддерживал жену материально, безропотно оплачивал постоянно растущие расходы на питомник, но в Эйяле уже не жил — переселился куда-то в Кейсарию.

Дольше всех продержался младший сын Ави — самый, пожалуй, близкий к маме. Помогал с собаками, стойко выносил насмешки сверстников по поводу не менее стойкого запаха псины, а уйдя служить, проводил в Эйяле почти все свои короткие армейские отпуска. И вот, наконец, сломался и он. «Дома все равно не жизнь…»

— Что, совсем невмоготу, Ави? Долго же ты держался…

Он снова пожал плечами.

— Отвык. Да и не нужен я ей. Научилась без меня управляться. С этим, как его… Правда, сейчас он пропал, но ничего, другого найдет.

Мы вскарабкались на Кастель и теперь спускались к садам Сахарова, закладывая крутые виражи из левого в правый ряд и обратно.

— У нее был помощник? — рассеянно спросил я, краем глаза следя за чересчур приблизившейся маздой.

— Ну да, — кивнул Ави. — Как его… ну… Арье этот. Арье Йосеф… Эй, Борис, Борис! Ты куда?!

От неожиданности я чуть не вылетел с виража.

— Арье Йосеф?! Они что — были знакомы?!

— Ну ты даешь… — протянул Ави и перевел дыхание. — Я уж думал, всё — в кювете… Еще как знакомы. Дружили домами. Или будками — не знаю, как правильней. На него даже собаки не лаяли, за своего держали.

Я молчал, переваривая услышанное.

— Выкинь меня после светофора… — сказал Ави. — Ага, вон там, на остановке. Спасибо за тремп!

Он хлопнул дверцей и споро зашагал в направлении автовокзала.

«Ну, дружили и дружили… — подумал я. — Что тут такого особенного? Хотя с другой стороны…»

С другой стороны, по словам Вагнера, Арье Йосеф был крайне нелюдим, едва здоровался с соседями, а мало-мальски общался лишь с Карпом Коганом, которого знал еще по России. Но вот выясняется, что не только. Впрочем, если разобраться, то нет в этой дружбе — или связи? — ничего странного. Шломин давно уже живет без мужа, Арье тоже вроде бы одинок, оба еще совсем не стары. Отчего бы двум изгоям не объединиться? Удивительно лишь, что связь эта так и осталась неизвестной — даже у нас, в маленьком поселении, где все про всех знают как минимум всё.

Хотя и это вполне объяснимо: дом Шломин находится на отшибе, в стороне от любопытных взглядов; отчаявшиеся соседи давно уже отгородились от собачьего гама высокими звукоизолирующими стенами, так что Арье Йосеф вполне мог незамеченным навещать свою безумную подругу.

Например, так: говорил дочери, что идет к Карпу, пересекал вади и оказывался прямо у задней калитки участка Майзелей. А оттуда уже куда угодно — хоть в псарню, хоть в спальню… Надо бы позвонить вечером Вагнеру, рассказать.

Сзади загудел подошедший автобус: моя машина блокировала остановку. Стряхнув с себя оцепенение, я поспешно отъехал. Все это, может, и интересно — а Беспалому Бенде так и вовсе хватит разговоров на несколько месяцев, — но вряд ли что-либо меняет в деле о пропаже Арье Йосефа. В день своего исчезновения он совершенно определенно направлялся в дом Коганов за документами — хотя бы потому, что иначе незачем было договариваться со стариком Коганом о времени визита…

Сзади снова возмущенно загудели: я проспал переключившийся светофор. Так, хватит. Решительно выбросив из головы Арье Йосефа, я свернул на Герцля и через несколько минут въехал на стоянку Гиват Рама, думая уже только и исключительно о предстоящем семинаре и о встречах, намеченных на послеполуденное время.

В Иерусалиме оказалось намного холоднее, чем внизу, в Самарии; выйдя из машины, я пожалел, что не взял куртку потеплее. Небо тяжелым рваным одеялом навалилось на университетский холм. Между зданиями и галереями тут и там громоздились грязные комья тумана, как клочья ваты, надранные сверху чьими-то истерическими руками. Дождь еще не шел, но уже ощутимо заваривался где-то рядом — не то над холмами, не то в темных земных щелях затаившихся иерусалимских вади. Город примолк, с опаской поглядывая на дышащее угрозой небо, — в Иерусалиме такая угроза всегда кажется особенно страшной.

Семинар прошел без приключений; воодушевленный этой удачей, я отправился дальше по списку запланированных дел. Встреча с редактором, который время от времени подбрасывал дешевые, но необременительные халтурки, не обогатила меня ничем, кроме тремпистки, навязанной на обратную дорогу. Свидания с разгневанным деканом я опасался всерьез, но то ли за прошедшие дни начальство поостыло, то ли реальная гроза, собиравшаяся в тот момент над городом, вернула бумажного громовержца в рамки пропорций. Во всяком случае, молнии он метал весьма вяло и отпустил нерадивого работника восвояси без каких-либо неприятных оргвыводов.