В поисках утраченного героя - Страница 66

— Он внизу. А я баскетбол не люблю. Как и футбол. Зато ваш муж, похоже, болельщик?

Она усмехнулась. Умная дочь у Арье Йосефа.

— Меир — очень хороший человек. Лучшего мужа трудно пожелать, поверьте. Хотя он, видимо, не вписывается в некоторые стереотипы. Папе это в нем особенно нравится. Что он не такой.

— Не такой, как кто?

Она снова усмехнулась.

— Не такой, как мы. Не такой, как сам папа.

— Ну это просто смертельный удар по ученым психологам-социологам, — шутливо сказала я. — Принято считать, что девочки, напротив, ищут в муже схожесть с отцом.

— Схожесть? — Ольга пожала плечами. — Не уверена, что папа одобрил бы кого-либо похожего на него. Он себя не больно-то любит.

— Зато для вас, я вижу, очень важно его одобрение.

— Это так, — кивнула она. — Видите ли, мы с ним очень близки. Очень. Так уж сложилось. Он растил меня один. Если не считать домработниц.

— А ваша мама…

— Почему вы об этом спрашиваете? — перебила Ольга.

— Ольга, — мягко сказала я. — Вы вправе не отвечать на те вопросы, которые кажутся вам излишними. Но учтите, что чем полнее будет воссоздана картина, связанная с вашим отцом, тем легче будет понять, что произошло. Никогда не знаешь, какая деталь окажется существенной. Бывает, что и самые глупые мелочи помогают. Вам решать.

Она вздохнула и быстрым заячьим движением смахнула слезу.

— Да-да, вы правы, извините. Я готова. Все, что может помочь. Конечно. Видите ли, там вышла такая история… Папа с юности крутился в очень высоколобых компаниях. Необычно высоколобых для курсанта политического училища. По-моему, это связано с родственниками. Дед его был в свое время очень крупной шишкой в Генштабе, в Москве. В Питере тоже родственники не простые — профессура и так далее. Там он с моей будущей мамой и познакомился. Она училась на филфаке университета. Специалистка по языку урду. Слыхали о таком?

— Честно говоря, нет.

— Вот видите, — Ольга грустно покачала головой. — А ведь сейчас на нем говорит едва ли не больше народу, чем на русском… — Пакистан, Индия. Но в общем, вы правы — для советского лингвиста в начале восьмидесятых годов урду — специализация не слишком широкая… Насколько я себе представляю, сначала думали, что папу распределят в Москву. Дедовы связи и так далее. Наверное, они действительно поженились по любви. Но мама, скорее всего, не вышла бы за него замуж, если бы заранее знала, что получится.

— Да, я в курсе. Дед умер, и Москва отменилась.

— Вот-вот. Отца заслали в Среднюю Азию, в стройбат. Сначала мама поехала с ним. Как декабристка, — Ольга усмехнулась. — Думаю, так она себя и ощущала. Но кому нужен язык урду в узбекском стройбате?

— Она уехала?

— Не сразу. Они долго пытались… — Ольга развела руками. — Самую серьезную из этих попыток вы видите перед собой. Но, видимо, мама совсем не могла. Она стала все чаще уезжать под разными предлогами — например, чтобы сохранить питерскую прописку. Или чтобы найти переводческую работу, которую можно было бы делать по переписке. Или — на редкую и потому чрезвычайно важную конференцию по урду в Москве. Или еще что-нибудь такое. Уезжала и возвращалась. Она была как… как…

— Заложница? — подсказала я.

Ольга изумленно взглянула на меня.

— Да! Как вы догадались? Папа употреблял именно это слово. Он говорил, что был очень рад за нее, когда ее мучения наконец кончились. Когда она вырвалась на свободу. Он говорил, что не хотел держать ее в залоге, что это было ему тяжелее всего, тяжелей расставания. Что пусть хоть она спасется — так он говорил.

— Как же она спаслась?

— Открылась такая возможность. Полугодовая стажировка в Англии. Думаю, родственники помогли и так далее. Мне тогда два года исполнилось. Отец настоял, чтобы она ехала, причем одна, чтобы ребенок не мешал. И она уехала… — получилось, что навсегда.

— И что же, с тех пор никакой связи?

— Ну что вы… — удивилась она. — Мать все-таки. Сначала она писала чуть ли не ежедневно. Присылала мне всякие картинки, игрушки, стишки. Потом все реже и реже. Потом вышла замуж, осталась в Англии. Преподает до сих пор. В Бирмингеме. Видите ли, там урду очень даже востребован. Мы с ней видимся время от времени. Я туда ездила после армии. Она сюда приезжает. Мать есть мать.

— А вы с отцом остались в заложниках…

— А мы остались. Мы были вместе, вот так, — она подняла вверх кулачок, сжатый до белых костяшек. — У меня был только он, у него — только я.

— А родственники? Неужели никто из них не предлагал, чтобы ребенок пожил в нормальных условиях?

— Ребенок и так жил в нормальных условиях, — почти сердито ответила Ольга. — Родственники предлагали, конечно. Видите ли, я жила у родственников довольно долго. Папа болел после Чернобыля, лежал в клиниках.

— Чернобыль? — переспросила я. — Как он попал в Чернобыль из Средней Азии?

— При чем тут это… — сказала она устало. — Туда почти сразу прислали стройбаты со всех округов. Эти умники поделили окрестность на сектора и приказали снимать почву в радиусе пятнадцати километров, потом тридцати. Как будто это могло помочь. Да и чушь полнейшая — не от радиуса заражение зависело, а от направления ветра. Многие облучились, причем зря, впустую. Папу комиссовали, он болел. Я вернулась к нему — помогать, и вообще. Мы не могли врозь. Мы были вместе, вот так.

Ольга спрятала лицо в ладонях. «Есть! Есть!» — донеслось снизу; одновременно взорвался победным скандированием телевизор. Я осторожно нарушила молчание.

— А сюда вы переехали…